Туркменистан не относится к числу стран с наиболее строгим правовым режимом в отношении лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендерных людей. И хотя в туркменском Уголовном кодексе сохраняется статья, предусматривающая до двух лет лишения свободы за половое сношение мужчины с мужчиной, в соседнем Иране, например, за то же самое полагается смертная казнь через повешение. Однако это не должно никого вводить в заблуждение. К ЛГБТ в Туркменистане относятся настолько нетерпимо, причем как власть, так и общество, что преследование и уничтожение представителей «нетрадиционной» сексуальной ориентации, является социально одобряемым и заслуживающим поощрения поведением. Полиция, сотрудники нацбезопасности, прокуроры и прочие «органы» охотно и с нескрываемым наслаждением пытают людей, сегодня этого никто уже особо и не скрывает.
Еще одной социальной группой, подвергающейся системной дискриминации в Туркменистане, являются люди, инфицированные ВИЧ – вирусом иммунодефицита человека, вызывающим развитие смертельно-опасного заболевания СПИД – синдром приобретенного иммунодефицита. При этом, ВИЧ сам по себе не убивает – инфицированные люди могут иметь шанс, с некоторыми ограничениями, но жить долгой полноценной жизнью, создавать семьи, рожать детей и быть полностью неспособным передать инфекцию, для этого нужно лишь использовать антивирусную терапию, регулярно принимать набор таблеток. По статистике ООН, в мире живет около 39 млн человек с ВИЧ. Жаль, что данных по Туркменистану вы там не найдете. Туркменистан делает вид, что ВИЧ не существует. Это означает, что инфицированных людей никто не поддерживает и не лечит, их попросту не считают за людей.
Наш собеседник – человек, который знает об указанных проблемах не понаслышке. И от его рассказа, честное слово, делается жутко.
— Привет, Давид. Спасибо, что согласился поговорить. Много вопросов есть, но для начала расскажи о себе.
— Давайте знакомиться... Меня зовут Давид Омаров, мне 28 лет. Родился и вырос в обычной туркменской семье. Закончил школу в Ашхабаде, отслужил в армии. Сам пошел в военкомат, не дожидаясь 18-летия. Также бывал и работал в самых разных городах Туркменистана. Я квир, свободно мыслящий человек, основатель НПО «Невидимая радуга Туркменистан». Моя деятельность направлена на защиту права на жизнь квир-людей с ВИЧ-позитивным статусом в Туркменистане и на борьбу за отмену их уголовного преследования и освобождение ранее осужденных по этим статьям.
Еще несколько лет назад я просто не мог себе представить, что смогу вот так открыто говорить об этом. Трудно описать, через какие трудности мне пришлось пройти и до сих пор приходится проходить, чтобы получить возможность донести мои слова. А мои слова — это голос многих, очень многих. Я остался в живых, только благодаря добрым людям. Говорить о квир-ситуации — очень важной для меня и многих молодых людей, в Туркменистане это очень трудно, много людей по самым разным причинам остаются в тени.
Фото из личного архива Д. Омарова
— Ты сейчас за границей, поддерживаешь отношения с семьей, оставшейся в Ашхабаде?
— Тут есть проблема. Я в 2020 году смог сбежать оттуда и остаться живым. С тех пор у меня нет никаких контактов ни с кем из родных. Надеюсь, они хотя бы живы. У меня есть мама, была мама, папа — обычные люди, брат, сестра… Мы нормально жили. И конечно, я скрывал свою ориентацию от всех.
— Им не достается за то, что ты сейчас делаешь?
— Не знаю. У меня нет надежды. Совсем не осталось, если честно.
— После школы ты в институт не поступал?
— В Туркменистане не поступал, хотя возможность была. Я просто понимал, что это будет не учеба. Вообще, учёба мне давалось очень трудно.
— Когда у тебя появилось понимание, что ты отличаешься от окружающих?
— Я для себя все понял в самом раннем возрасте, но чаще бывает, что это приходит позднее, когда человек разбирается в себе, понимает, что он немножечко не такой, как другие. Ну, а как иначе, если ты живешь в вакууме, информации ноль. Чувствуешь что-то у себя внутри, как отраву какую-то…
Квир (англ. queer) — собирательный термин, используемый для обозначения человека, чья сексуальность и гендерная идентичность отличаются от большинства. Происходит от шотландского queer со значением «странный, своеобразный, необычный, эксцентричный».
— У подавляющего большинства населения Туркменистана жизнь, мягко говоря, непростая, но тут совсем особая история. Целые группы людей подвергаются дискриминации по самым разным признакам, а гомосексуальные люди, представители ЛГБТ-сообщества, пожалуй, больше других.
— Я использую слово «квир», чтобы не раздражать никого лишний раз аббревиатурой ЛГБТ, раз она им там в Туркменистане так не нравится. И еще, меня спрашивают, почему я не говорю об квир-сообществе в Туркменистане — да потому что его нет. Причина банальна, проста и ужасна — людей убивают, и это считается правильным и праведным. Считается нормой истреблять людей с другой ориентацией, желательно «с корнями» и с особой жестокостью, потому что это «грязь», это «харам», это «больной». Лишь единицам удается выжить в этом аду, и то, они остаются покалеченными на всю оставшуюся жизнь. Боюсь представить, сколько талантливых, умных веселых, храбрых, добрых людей там уничтожено. Какое уж тут сообщество…
Фото из личного архива Д. Омарова
— С чего начались конкретно твои приключения с органами? Кто-то донес, или с чего они вдруг к тебе прицепились?
— Я ВИЧ положительный, и мне необходимо каждый день принимать таблетки. Про свой ВИЧ-статус я узнал, когда учился в России. После мне пришлось вернуться в Туркменистан. Я очень боялся обращаться в местный СПИД-центр, но выхода не было, иначе стало бы хуже. Сначала вроде ничего, но буквально через пару месяцев получаю звонок на телефон. Мой доктор, а она до этого никогда мне не звонила, тут вдруг говорит срочно явиться к ней в отделение с паспортом, трудовой книжкой, всеми документами, что есть. Никогда ничего подобного не было, я уже мысленно готовился к неприятностям. Прихожу туда, она меня загоняет в кабинет — там три «чекиста». Они не представились, ничего не объяснили. Просто отобрали все документы и вопросы начали задавать: где работаешь, что делаешь и так далее. Я только потом понял, что это было. 2019 год, Касымберды Гараев… Что именно он там говорил, я, честно, не знаю, но это было как каминг-аут. Как раз в это время Аркадаг находился где-то с визитом, в Италии, что ли. Поднялся большой переполох. А когда он вернулся домой, начались рейды. Под этот каток я и попал.
Касымберды Гараев — туркменский врач-кардиолог, житель Ашхабада. 21 октября 2019 года в эфире радио «Азатлык» рассказал о своей гомосексуальности и выступил против уголовного преследования за сексуальную ориентацию. 24 октября 2019 года он был вызван в отделение полиции, после чего связь с ним пропала. После развернутой правозащитными организациями масштабной международной кампании в поддержку К. Гараева, 6 ноября 2019 года туркменские власти вновь вывели его в эфир. На этот раз К. Гараев заявил, что все, сказанное им раньше, неправда, и у него нет никаких проблем. Дальнейшая судьба К. Гараева неизвестна.
— Когда ты впервые встретился с этими «чекистами», они не предлагали тебе уехать? Ну, типа, вали отсюда и делай что хочешь…
— Если бы было так, я бы ни слова не сказал. Конечно, согласился бы с радостью, потому что выбор был между жизнью и смертью. Но они не предлагали мне уехать, ничего вообще не предлагали.
— И все же тебе удалось вырваться. Когда ты уже окончательно все спланировал и подготовил, много препятствий пришлось преодолеть? Как же они тебя все-таки выпустили?
— Я ничего не готовил и не планировал. Просто на следующий день меня забрали из дома в полицию, привели сначала к участковому, потом в этрапское отделение, потом еще куда-то. Везде издевались, унижали.
Начали с того, что показали бумажку из « Алтын асыра» [компания-оператор мобильной связи — прим. «Гундогара»] — детализацию звонков какого-то парня, которого я вообще не знаю, и стали бить. Требовали признать вину, давали что-то подписать, все на туркменском, я плохо понимал. Мне в тот момент просто сдохнуть хотелось. Увидел только номера уголовных статей: 133 и 116. То есть, они меня обвиняли в мужеложстве и умышленном распространении ВИЧ-инфекции. А когда я отказался подписывать, стали еще сильнее бить и уже откровенно перешли к пыткам. Били в перчатках, боялись моей крови. Подробности пыток приводить не буду. Один из карателей говорит: твои родители у нас, если не признаешься и не подпишешь, с ними то же самое сделаем. Тут я не выдержал, подписал. Ручку держал двумя руками, они связаны были. Накалякал что-то. Одну бумагу они мне отдали, маленькая такая, длинненькая… Я ее потом долго хранил, вся в крови была. Там был указан адрес и дата — повестка в суд. И тут мне, можно сказать, повезло — были новогодние каникулы, никто толком не работал, и мне велели явиться после праздников. И отпустили. Это спасло мне жизнь.
Почти голый, избитый вышел на улицу. Боли тогда не чувствовал, помню, судороги были. Сел у обочины, один из автомобилей остановился — молодой человек и его мама. Из-за выбитых зубов я говорить не мог, еле-еле свой адрес назвал. Он из багажника достал какую-то ткань, дал мне укрыться.
Довезли домой, сразу сумку собрал, что под руку подвернулось, и думаю: а куда бежать-то? Во-первых, нужны были деньги, а с банка снять можно было только 800 манатов в день. Пока деньги собирал, решил лететь в Россию. Главное было успеть до назначенного срока. 100 долларов заплатил в агентстве за визу, они мне за 2-3 дня все оформили. Купил билет до Москвы с пересадкой в Минске. Хорошо еще, что загранпаспорт был на руках, он у меня дома оставался. Улетел 9 января 2020 года.
— В аэропорту на вылете проблем не было?
— Задержали меня минут на 20, заставили дать расписку, что обещаю вернуться, и еще фигню какую-то, уже и не помню. Я в армии служил в пограничных войсках, знаю, как с ними общаться.
После всего, что было, чувствовал себя плохо, хромал, все болело. Извините за подробности, пакетик вместо трусов. В аэропорту Минска подошел к паспортному контролю, рассказал про свою ситуацию и что мне нужна медицинская помощь. А он ответил, что виза у меня Эр-Фе [РФ, Российская Федерация — прим. «Гундогара»]. Вот там, говорит, тебе и помогут. Добрался до Москвы, потом в Грузию, и уже оттуда попал Варшаву. Много было приключений, к сожалению, не обо всем могу рассказать.
Фото: Скриншот RFE/RL
— Вернемся в Ашхабад. Там среди людей в погонах вообще нормальные люди есть? Которые хоть как-то сочувствовали бы, может, помогали как-то…
— Мне такие не попадались, но другие ребята рассказывали... Тут кому как повезет, на кого наткнешься. В полиции, бывало, давали сбежать, еду приносили… Но и таких я бы людьми не назвал. Они нелюди, я имею в виду власть: всех этих аркадагов, чекистов, прочих гондонов. У этой своры мозги иначе устроены, если вообще есть.
— А простые, обычные люди в целом как относятся к ЛГБТ? Ведь кого ни спроси, все такие религиозные, поборники «традиционной морали». И ведь происходит это не от большого ума, а распространенная в туркменском обществе гомофобия происходит скорее не из исламских, а из блатных, тюремных традиций.
— Пару дней назад, мне она подруга написала как раз об этом. О том что люди живут в информационном вакууме, ничего не знают, не понимают. Если бы не режим и была бы возможность получать информацию, отношение было бы другим.
Тема квир-жизни в Туркменистане считается табу. Все делают вид, что ее вообще нет, поскольку это «мерзость», «неприлично», «аморально», «Hudaý saklasyn» [туркм. не дай бог — прим. «Гундогара»], запрещено на государственном уровне.
Я люблю людей. Я ничего не имею против людей. Я хочу чтобы они поняли, осознали, что они свободны, что они могут сами решать за себя, сами контролировать себя. Я не хочу оскорблять ничью веру, мировоззрения, не хочу оскорбить культуру и традиции. Я не хочу ничего этого делать. Я не хочу, как они говорят, «позорить туркменский народ перед всем миром». Волноваться не о чем, мир все прекрасно сам видит. Моя цель — не сделать людям больно, а открыть им глаза, сделать невидимую радугу видимой. Даже если им проще оставаться слепыми.
Туркменистан, как известно, одна из самых закрытых стран мира. Больше 30 лет прошло, уже целое поколение выросло без понимания, что такое демократия, свобода слова, свобода самовыражения… У людей практически отняли цивилизацию, в VI веке живем. А тем, кто из массы выделяется, сразу отрывают голову. Любая свободная мысль немедленно становится поводом для репрессий и наказания. Есть люди, которые борются за свободу, пытаются сопротивляться, но их исчезающе мало.
— Открыть людям глаза… А чего можно от них ожидать? Вот тут как раз, при всей нелюбви народа к власти, у них полное согласие.
— Народ просто дурят.
— Это понятно. И в этой ситуации вряд ли все вдруг резко прозреют, все осознают, и в Ашхабаде пройдет гей-парад. Пытаясь добиться от властей смягчения репрессий в отношении ЛГБТ, как минимум, отмены уголовного преследования, ты требуешь от них принятия непопулярных решений, максимально непопулярных. На твой взгляд, это вообще возможно?
— Да ну, господи помилуй, какой гей-парад! Я им что говорю: не хотите принимать законы, защищающие права квир-людей, не принимайте. И статьи эти уголовные, если они вам так дороги, оставьте, но не убивайте! Хотя бы не убивайте!
Мы не требуем ничего невозможного. Еще раз, никто даже не говорит о квир-сообществе в Туркменистане, потому что оно как раз-таки разобщено. Никто там права не качает, люди просто хотят жить своей жизнью. Нам говорят, «вот у нас есть закон, все по закону». Пусть будет закон, но ведь они целенаправленно преследуют, ловят и под этот закон подводят. Можно же этого не делать?
Жить в Туркменистане и без того непросто, а если ты квир да еще и с положительным ВИЧ-статусом, тебе уже совсем не на что рассчитывать. Всем все нельзя, а тебе еще и жить нельзя. Есть такое туркменское слово «боланок»…
Я сейчас свободен, но никогда, ни разу, не позволил себе, например, демонстрировать радужный флаг — в своих видео или по улице с ним ходить, хотя никто не запрещает. Я и в параде никогда не участвовал. Звали, но я не пошел. Просто у меня есть совесть, и я не имею права этого делать. Как я могу, если мои друзья там в крови!
Если бы нас не преследовали и не уничтожали, не ломали бы жизни нашим близким, мы бы молчали и радовались. Ну, и чего здесь невозможного?
— Кстати, в Ашхабаде молодежь развлекается на полную катушку. Рестораны, клубы, ночная жизнь кипит, дорогие проститутки, «престижные» наркотики, алкоголь рекой… Разница в уровне и стиле жизни между столицей и остальными городами огромная.
— Конечно, это небо и земля. И тут не только имущественное разделение, но и национализм. Это специально делается, властям так легче управлять. Они учат людей быть рабами и ненавидеть друг друга.
В студии своего YouTube-канала. Фото: Скриншот Invisible rainbow Turkmenistan
— С международными организациями, которые представлены в Туркменистане, тебе доводилось общаться? Они хоть что-нибудь делают?
— Интересный вопрос. А как с ними общаться? Письмо им не напишешь, по телефону не позвонишь…
— Просто я сам помню, еще в конце 90-х были какие-то ООНовские программы — они ездили по стране, организовывали лекции про ВИЧ/СПИД, раздавали средства индивидуальной профилактики, поддерживали работу анонимных медицинских кабинетов…
— Это только в Ашхабаде, да и то… Анонимные кабинеты — туда приходишь, они первым делом паспорт требуют. Есть врачи, которые в обычных поликлиниках и больницах сами за свои собственные деньги помогали, как могли. Вот им большое спасибо.
— То есть, ООН не помогает?
— Отвечу осторожно: до международных организаций это и не должно доходить, наверное. Они чем могут помочь? Организовать местных волонтеров, например, дать какие-то инструменты, знания… Остальное нужно делать самим.
— Каковы сейчас собственные возможности у государства по обеспечению качественного лечения для ВИЧ-инфицированных? Допустим, Бердымухаммедов вдруг одумается и решит не сажать людей, которым требуется медицинская помощь, а лечить — есть у него для этого лекарства, врачи, клиники?
— Очень сложная с этим ситуация. Зависит от региона. В Ашхабаде есть только один пункт в Чоганлы, в Мары — один пункт, в Лебапе и Дашогузе — маленькие пунктики. Там старые здания немного подремонтировали, и все. В других городах и этого нет. Лечат как — дают таблетки индийского производства, закупленные Всемирной организацией здравоохранения. Эти препараты выдаются бесплатно, но побочка от них — мама не горюй!
Вот еще: если ты ВИЧ-инфицирован и тебе нужно сделать даже самую простую операцию, например удалить что-то, или упал и сломал руку, то тебе откажут. Хоть какая будет больница в белом мраморе — тебя не будут оперировать, потому что ты ВИЧ-плюс. Никакой главврач на это добро не даст.
— А если за деньги?
— А если за деньги, то даст, но дело не в деньгах. Список проблем, с которыми квир-персоны сталкиваются в Туркменистане, огромный: похищения; насильственные исчезновения; произвольные аресты; пытки; домашнее насилие — родители избивают до полусмерти; девочек насильно замуж выдают — это огромная проблема, сплошь и рядом; отсутствие адекватной психологической и медицинской помощи — сначала тебя в полиции искалечат, а потом ты не можешь обратиться к врачу, потому что этот врач тебя обратно в полицию и отправит; конверсионная терапия; отсутствие юридической защиты от обвинений по статьям УК 133 и 116; бездомные… Бездомных очень много!
— Бездомные-то откуда?
— Например, был случай с одним малым, еще школьником — родители узнали о его ориентации, избили и выгнали дома. Вот и бездомный. Или бывает, из полиции люди выходят после издевательств и пыток и боятся идти домой, остаются на улице.
Конверсионная терапия — комплекс антинаучных методов, направленных на изменение сексуальной ориентации человека с гомосексуальной на гетеросексуальную, и включающих хирургическое увечье половых органов, использование сильнодействующих антипсихотиков, электрошоковую терапию, корректирующее изнасилование и т.п. Основой конверсионной терапии является ошибочное представление о гомосексуальности как о болезни, которую можно излечить.
— Эти уголовные статьи: 133 и 116 — часто применяются? До судов такие дела доходят?
— Конечно, применяются, причем непременно вместе. Если кого-то обвиняют в мужеложстве, статья об умышленном заражении ВИЧ-инфекцией идет автоматически, даже если никакого заражения не было. Некоторым еще добавляют статью 115 — умышленное заражение венерической болезнью. Анализы отрицательные, а им это без разницы. Сроки дают от двух лет до бесконечности, потом еще несколько лет проживания в определенной местности, где-нибудь в Бекдаше, но… В тюрьме из осужденных по этим статьям выживают единицы
Фото из личного архива Д. Омарова
— Сколько на сегодняшний день ВИЧ-инфицированных в Туркменистане, есть такая статистика?
— Это еще одна очень большая проблема — они все прячут. И даже за те бесплатные индийские таблетки не отчитываются, чтобы скрыть правду. Ума не приложу, зачем они это делают. Официально в Туркменистане, кажется, 2 или 3 человека с ВИЧ.
— А на самом деле сколько?
— Больше 200 только в Ашхабаде. По всему Туркменистану я не рискну предположить, таких данных у меня нет.
— Как думаешь, Всемирная организация здравоохранения знает про этих 200 человек?
— Очень маловероятно.
Запись влога перед офисом ОБСЕ в Варшаве. Фото: Скриншот Invisible rainbow Turkmenistan
— Давай немного про эмиграцию. Ты сейчас живешь в Польше, работаешь, свободно говоришь, общаешься, с кем хочешь, одеваешься, как хочешь… В повседневной жизни проблемы решены?
— Мне эмиграция далась очень нелегко. И в Польшу я попал не сразу, через многое пришлось пройти. Это очень трудно. У меня до сих пор большие проблемы со здоровьем, никак не могу решить, и психологически тоже. Но в целом, да — мне Польша дала все возможности. Фактически, меня спасли, не отправили назад.
— Если сейчас кто-то тебе напишет из Туркменистана: «Помоги, вытащи меня отсюда» — это возможно? Ты сможешь с этим помочь?
— Моя главная задача на сегодня — помогать с лекарствами и едой. Больше мне сделать трудно, я один. Вытащить кого-то из ада — очень-очень сложно. Мне вот сейчас сразу три человека пишут, просят помощи. Я подрабатываю и отправляю им деньги на лекарства, на еду. Кроме меня им помочь некому.
— Ладно, ООН и ОБСЕ, от них никогда никакого толку не было.. Но есть большие международные правозащитные организации, такие как Human Rights Watch, Amnesty International, — они могли бы как-то посодействовать. Все же в Туркменистане таких кейсов, как твой, не очень много.
— Мы маленькие человечки, а они — огромные. На самом деле, они много делают. Не для кого-то конкретно, а для общего блага. Там такие работы, такие доклады!
— Велика ли цена этим докладам, если, как ты говоришь, до маленьких человечков ничего не доходит?
— Очень серьезная и печальная тема. Невелика, я согласен.
Иллюстрация: Скриншот сайта Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ, WHO)
— Спасибо тебе за откровенность, Давид. Длинный разговор получился, давай, просто скажи, что хочешь, напоследок.
— Сейчас, соберусь с мыслями…
Свобода — это не просто слово. Это право каждого человека на жизнь без страха и унижения. Когда государство и общество закрывают глаза на дискриминацию и насилие, они предают самые-самые основы человечности. Все люди, включая меньшинства, заслуживают поддержку и солидарность.
Туркменскому обществу пора научиться, что такое права человека и свобода. Родители, нельзя ставить культурные обычаи, традиции выше жизни своих сыновей и дочерей. Я много насмотрелся — это так больно! Я сам давно лишился связей с друзьями и родственниками, и они не подлежат восстановлению. Но другие люди еще могут друг другу помочь, и я в это верю.
Квир-люди — это не организация, господи, я вас умоляю! Бросьте это. Это не пропаганда, не дьявол, не извращение, не секта, не чуждо, не флаг и не парад, поймите вы уже это наконец! Это, в первую очередь, люди, личности, которые так же, как и другие, имеют право на жизнь и на свободу.
И ребятам, которые там остаются, каждому из них в отдельности, я хочу сказать: ты не проблема, не позор и не ошибка. Ты не родился рабом, ты — человек!
— Ты вернешься в Туркменистан?
— При этой власти вряд ли. Они не оставят меня в живых.
***
P.S. Если вы хотите более подробно ознакомиться с деятельностью Давида Омарова или поддержать его работу, вы можете связаться с ним напрямую:
«Невидимая радуга Туркменистан»
e-mail: irturkmenistan@gmail.com
YouTube | Instagram | Telegram
