Нурмухаммед Ханамов — человек, с самого близкого расстояния наблюдавший становление современного Туркменистана. Он вырос в семье заслуженного председателя совхоза, участвовал в строительстве Каракумского канала, руководил Госснабом и был послом в Турции и Израиле. Отец Нурмухаммеда Чарыевича был хорошо знаком с Сапармурадом Ниязовым, а сам он в один из периодов своей службы еженедельно ходил к тому «на ковер». С Курбанкули Бердымухаммедовым он тоже успел пообщаться в рабочей обстановке. В 2002 году, когда было инсценировано покушение на Ниязова и многие оппозиционные политики сгинули в тюрьме Овадан Депе, Ханамов утратил возможность вернуться на Родину. Об этом и многом другом он рассказал в беседе с Татьяной Зверинцевой.
Нурмухаммед Ханамов. Вена, Австрия. 2007 год. Фото: Gundogar.media
— Нурмухаммед Чарыевич, давайте начнем с детства? Ваш отец Чары Ханамов был почти ровесником советского Туркменистана, он поднялся из низов до высокого поста?
— Да, отец родился в 1920 году в Теджене, это около 220 километров к востоку от Ашхабада. А мама моя родом из Геоктепе.
— Как и Курбанкули Бердымухаммедов?
— Разве?
— Ну, он родился в Геоктепинском районе...
— Да? Я думал, в Бахардене... В общем, неважно.
Главное определение, которое я бы дал моему отцу — фронтовик. Именно опыт участия в войне сильно на него повлиял, сделал его сильным и честным человеком. Хотя рассказывал о войне он очень мало. Мне в детстве довелось услышать только одну историю... Отец был в составе пулеметного расчета, и у них заканчивались патроны. Идти за патронами было опасно. Кинули жребий, рисковать выпало отцу. Он ушел, а когда вернулся, обнаружил на месте своего расчета воронку. Этот день он считал своим вторым днем рождения.
В 1943 году отец был ранен, полгода провел в госпитале. После этого его комиссовали, на фронт он уже не вернулся. Сначала он жил и работал в родном Теджене, а в конце сороковых его отправили учиться в партшколу в Ашхабад. Затем, в начале пятидесятых, отец был переведен в Чарджевскую область, ныне она называется Лебапским велаятом. Он несколько лет работал первым секретарем райкома последовательно в двух районах, затем его отправился учиться в высшую партшколу в Москву...
В 1957 году он вернулся и по существующим правилам мог рассчитывать на повышение по службе. Но у него возник конфликт с тогдашним первым секретарем ЦК Туркменской ССР Сувханом Бабаевым. Поэтому его отправили первым секретарем в еще более удаленный район, чем раньше. Там он проработал до 1960 года. А потом ему удалось перевестись на родину, в Теджен, где он опять же был первым секретарем райкома — до 1962 года.
Тем временем Каракумский канал достроили до Теджена. Там, где пролегал канал, осваивали новые земли и открывали новые совхозы. Два таких совхоза открыли в Тедженском районе. И вот в самом конце 1962 года отец стал директором одного из них. И на этом посту он проработал до 1986 года.
Чары Ханамов. Фото из семейного архива
— Это стало делом его жизни?
— Да, совхоз построили на пустом месте. Я даже помню время, когда у канала оросительной системы был шалаш, и вот в нем папа начинал свою деятельность. А когда построили дома, в совхоз начали съезжаться люди из разных городов. Безработные, попавшие в опалу или еще по каким-то причинам вынужденные оставить города...
Впоследствии, когда отец сделал совхоз преуспевающим, судьбы многих из этих людей сложились успешно. Они до конца жизни очень уважали отца, помня, что благодаря ему получили все. Даже когда он был на пенсии, многие приходили к нему поздороваться, спросить совета...
В 1964 году, через полтора года после основания совхоза, в Туркменскую ССР приехал председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин. Он автотранспортом ехал от Ашхабада на восток и остановился в нашем совхозе. Для гостей накрыли столы в чистом поле, подготовленном под посев хлопка. Косыгин попробовал угощение и сказал: «Какой вкусный суп!». Отец поправил его: «У нас это называется шурпа». Председатель Совмина ответил: «Называй это как хочешь, но это вкусно».
— Лично вы как жили тогда?
— Мое детство пришлось на пятидесятые годы. В 1952 году я пошел в школу, а в 1953 умер Сталин. Помню, я удивлялся, что его все оплакивали. Мне было восемь лет, у меня было беззаботное детство, и я не понимал, какое нам дело до этого далекого вождя. А отцу, например, это было очень важно. Он же фронтовик, он помнил все эти лозунги — «За Родину, за Сталина». Он очень сильно переживал.
Помню, в какой-то момент я в школе засмеялся, уже не помню, чему. А учительница рассердилась: как я могу смеяться во время такого траура? Меня поставили в угол...
Следующее историческое событие, которое я помню, это полет Гагарина в космос. Тогда я уже был старшеклассником и все понимал. Завуч забежала в класс, с восторгом объявила нам эту новость... Все радовались и я радовался, что мы опередили американцев.
— А если говорить не об исторических событиях, а о повседневности?
— Отец всегда занимал высокие посты, мы жили в достатке. Я мог бы стать избалованным, но тут уже вступили в силу фронтовые принципы отца. У меня не было даже велосипеда, хотя у многих ровесников были. Отец считал это баловством. Зато у нас была корова, ослик, два барана, куры. Нашей с братом обязанностью было накосить травы для всего этого хозяйства. Мы косили и возили траву домой на ослике... Хотя, как председатель райкома, отец, конечно, мог распорядиться завезти нам во двор какой-нибудь люцерны. Но он не хотел.
Так что нашим первом делом было кормление скотины, уже потом мы садились за уроки, и только после этого вечером оставалось немного времени поиграть с мальчишками.
А уже в шестидесятые годы в Теджене, когда я учился в старших классах, мы с братом на каникулах работали на заготпункте. Отец после завтрака сажал нас в машину, привозил туда и мы разгружали какие-нибудь дыни. Отец специально говорил начальнику заготпункта, что его сыновей не надо щадить, мы должны были работать так же, как и все. Так у нас уходил как минимум месяц летних каникул.
Кроме того, нашей домашней обязанностью было чистить сараи, где держали скотину. Вот такое у нас было воспитание... Я считаю, правильное и нормальное.
— А откуда ваш отец знал Сапармурада Ниязова?
— Еще в Чарджевской области у него сложились хорошие отношения с Мухаммедназаром Гапуровым, который тогда был первым секретарем областного ЦК. В 1969 году Гапуров стал первым секретарем ЦК всей Туркменской ССР. Он занимал этот пост до того, как пришел Михаил Горбачев и стал заменять старые кадры... Тогда в 1985 году он заменил Гапурова на Ниязова.
Но Ниязов, честно говоря, должен быть благодарен Гапурову. Именно он его возвысил. Из секретаря парткома поселка Безмеинской ГРЭС Ниязов дорос до первого секретаря горкома Ашхабада, и так далее...
Ниязов был большим подхалимом. Когда мой отец приезжал в Ашхабад по делам, то Гапуров обязательно звал его отдохнуть к себе на дачу. И нередко говорил: «Давай позовем еще Сапара? Он хороший юноша, сирота...». Когда уже под вечер они сидели в виноградной беседке на топчане, приходило время прощаться, и, как рассказывал отец, Ниязов всегда быстро вскакивал и подносил Гапурову тапочки.
Став секретарем ЦК, Ниязов постарался избавиться от всех свидетелей такого своего поведения. Отца он буквально через год отправил на пенсию. Он очень не любил отца, и эта нелюбовь перешла на меня... Даже когда я уже был послом в Турции, всем моим коллегам ежегодно вручали награды в честь Дня независимости. И только одного меня не награждали.
— Почему ненависть выражалась так мягко, почему отца просто отправили на пенсию, а не репрессировали?
— Ниязов был вынужден ценить хорошие кадры. Отец умел работать, он сделал с нуля совхоз союзного значения. Там располагалась машинно-испытательная станция, где испытывали, в частности, знаменитый трактор «Кировец». Совхоз всегда перевыполнял планы по производству всей продукции. В 1976 году отцу дали звание Героя соцтруда, также он имел три ордена Ленина, орден Трудового Красного знамени, орден Великой Отечественной войны... Но больше всего он гордился военной медалью «За отвагу».
Я ценю память об отце как о герое войны. Даже уже после эмиграции в Вену я ходил к памятнику советским воинам с портретом отца, участвовал в акции «Бессмертный полк». Тут есть очень большой, красивый монумент в самом центре города.
Нурмухаммед Ханамов с портретом отца. Вена, Австрия. Фото из личного архива
— А ваша карьера как складывалась? Вы работали в «Каракумстрое», то есть имели отношение к возведению Каракумского канала... Кстати, сейчас много спорят: был ли этот проект правильным. Кто-то говорит, что канал выпускает воду Амударьи в песок, что надо было бетонировать русло.
— Не соглашусь. Дело в том, что вода в Амударье очень мутная, одна из самых мутных в мире. На кубометр воды приходится четыре килограмма ила, песка, глины. Течение при этом не очень сильное... Так что сильная фильтрация была только в первые месяцы. Потом дно замазалось илом, что препятствует утечкам. Наоборот, канал приходилось чистить земснарядами, чтобы сохранить глубину русла. Там работало более ста земснарядов.
Гораздо больше воды теряется из-за испарения. Представьте, поверхность песка в Каракумах раскаляется до 70 градусов!
Немало второстепенных каналов бетонировали. «Каракумстрой» вообще включал в себя множество подразделений, это была гигантская организация союзного подчинения, государство в государстве. Там были и заводы по производству бетонных плит... Ими облицовывали каналы, которые отводили для обеспечения совхозов, строившихся вдоль основного русла.
Строительство Каракумского канала. Ориентировочно 1959 год. Фото: partner-inform.de
В 1970 году я учился на инженера-электрика на последнем курсе политехнического института, и нас с однокурсником послали на практику в «Каракумстрой», а точнее, в его подразделение «Каракумпромстрой». Мы с товарищем вдвоем за полтора месяца смогли запустить электроснабжение одного из узлов нового завода инертных материалов в Душаке. На самом деле штатные рабочие мудрили с кабелями, потому что им платили за проложенные метры. А мы, практиканты, делали только необходимое.
И вот на нашу работу приехал смотреть управляющий трестом. Он был удивлен, что двое студентов выполнили такой проект... А когда он еще и узнал, что я сын самого Чары Ханамова, но не гнушаюсь ползать с кабелями в грязи... В общем, меня стали уговаривать немедленно идти к ним на работу. Я еле упросил дать мне доучиться один курс. К концу восьмидесятых я дорос до главы «Каракумстроя», который к тому времени объединили с некоторыми другими ведомствами и преобразовали в «Госкомводсельстрой».
Мне приходилось много заниматься снабжением. Каракумский канал — уникальный проект, тут нельзя было ориентироваться на обычные планы и нормативы для гидросооружений. Мне часто приходилось ездить в Москву и доказывать, что нам нужно давать больше материалов. И в 1991 году Ниязову подсказали, что я достиг больших успехов в этом деле. Поэтому меня сделали главой Госснаба Туркменистана. Тогда это было очень важно: все советские схемы разрушились, надо было налаживать двусторонние связи, с нуля создавать каналы импорта...
— Вообще, как вы восприняли распад СССР и приход Ниязова к власти?
— Сначала с воодушевлением. Было радостно, что страна стала независимой от Кремля, что мы теперь самостоятельны. И Ниязов... Его лично я и многие другие в стране воспринимали, прежде всего, как сироту. Мы рассуждали: у него нет семьи, никто не будет вовлекать его в коррупцию. Слышали, что у него есть двое детей, но и те вроде бы жили в Москве. При этом казалось, что сирота много в жизни перенес, будет ближе к народу. В первое время он и правда принимал хорошие законы о переходе на рыночную экономику.
Но этого энтузиазма хватило на год-полтора. Потом начались подковерные войны... Стали появляться и коррупционеры, и влиятельные политики. Ниязов стал находить к ним подход, постепенно от них избавлялся. Одним из его первых врагов стал Хан Ахмедов, который на момент распада СССР был главой Совмина Туркменской ССР, а затем стал премьер-министром. Практически сразу Ниязов отправил его послом в Турцию, а кабинет министров возглавил сам.
Ниязов мотивировал это тем, что в советское время между председателем Совмина и главой ЦК вечно происходили конфликты. Поэтому в независимом Туркменистане он решил объединить должности президента и премьера, как оно и остается до сих пор.
Или вот мой бывший руководитель из «Каракумстроя» Ата Чарыев... Он сначала стал вице-премьером. Но он совершенно не боялся говорить Ниязову правду. В 1992—1993 годах в Туркменистан устремился поток бизнесменов из Турции. Они старались при любом проекте урвать лишнее, обмануть, ввезти подержанное оборудование вместо нового. Чарыев это понял и стал жаловаться Ниязову. А тот не хотел это слышать... В итоге Чарыев был отправлен послом в Иран. В ту пору это была норма для Ниязова, отправлять неудобных людей послами куда подальше.
— Как продвигалась ваша работа?
— Ниязов заявил, что Госснаб он будет курировать сам, потому что, если отдать этот вопрос какому-то из зампредов, то он будет тянуть одеяло на себя. Так что я раз в неделю встречался с Ниязовым и давал ему отчет по своей работе. Я докладывал ему, что происходит в снабжении, как продвигается налаживание сотрудничества с другими странами.
На одной из таких встреч Ниязов сказал мне: «Ты смотри, этих частников не особо балуй. А то они разбогатеют, расслабятся, и мы потеряем над ними контроль». Теперь я понимаю, что это был один из первых звоночков, на которые следовало обратить внимание. Он хотел, чтобы все было под его контролем.
Уже в 1992—1994 годах у Ниязова сложился особый тип поведения: валить все на министров. Если что-то было не так, не хватало продуктов или чего-то еще, он заставлял их каяться перед телекамерами. Так же он пробовал поступать и со мной: ведь я возглавлял Госснаб, меня было удобно обвинять, что чего-то не хватает.
Но со мной произошла неприятная история... Когда вызвали на телевидение меня и еще двух министров, я предлагал обсудить все вопросы заранее, но мне отказали. Хорошо, мы вышли в эфир без подготовки. И тут я обнаружил, что нас допрашивает человек, ничего не понимающий в ситуации. Это был писатель, которого перевели работать на телевидение, он пытался просто задавать вопросы по списку. Я стал ему возражать и, можно сказать, опозорил его.
На следующий день я должен был лететь в Киргизию. Но уже в 23 часа вечера мне позвонил помощник президента Виктор Храмов. Он сказал, что в Киргизию мне следует отправить кого-то из замов, а самому с утра быть у Ниязова. Я отправил заму с водителем все документы для командировки, а сам утром поехал в аппарат президента.
Там я застал председателя Комитета национальной безопасности (который впоследствии стал министерством). Как я потом узнал, он докладывал Ниязову обо всем, что удалось накопать на меня и Госснаб. На меня давно собирали компромат, потому что я возразил президенту на заседании правительства. Ниязов был против этого, он требовал, чтобы в крайнем случае к нему приходили после заседания и высказывали свое мнение кулуарно. А я один раз не сдержался, вот и попал под наблюдение.
Так вот, после той телепередачи начальника КНБ вызвали и заставили доложить обо всех моих грехах. Конечно, что-то они смогли найти, как и в любой структуре. Когда чекист вышел из кабинета, он был красный, как рак. Я спросил его: «Как дела?». Он ответил: «Сейчас узнаешь». Ниязов с порога начал на меня кричать, что я как белая ворона, что я его не уважаю, что я устроил непонятно что на телевидении. Я стал отвечать на обвинения, но он только еще больше разозлился: мол, я не должен возражать президенту.
В общем, сошлись на том, что я должен второй раз выступить по телевидению, чтобы «исправить ошибки». На следующий день я выступил... И вот с этого момента, с 1994 года, у нас продолжался конфликт с Ниязовым.
— И он «сослал» вас в Турцию?
— Можно сказать, я сам себя сослал. Я должен был перед каждой зарубежной поездкой Ниязова докладывать ему, как обстоят дела с торгово-экономическими отношениями с этой страной. И вот в какой-то момент он собирался ехать в Малайзию. Я пришел, представил доклад, и заодно сказал, что в Турции намечается заседание Туркмено-турецкого делового совета, куда я планировал отправить своего заместителя. Ниязов, услышав про Турцию, заметил, что хочет сменить посла Ахмедова. Мол, он не справляется, да и наши студенты, которые учатся в Турции, на него жалуются...
Я ушел, призадумавшись, а на следующий день сам попросился на прием. Я заявил, что Госснаб себя изжил. Наладились связи с поставщиками, туркменские компании научились закупать необходимое самостоятельно. А я давно уже был сопредседателем Туркмено-турецкого делового совета, выучил язык. В общем, я попросился на место Ахмедова.
У Ниязова отвисла челюсть. Он не знал, как от меня уже избавиться, а тут я сам подсказал вариант. В итоге вместо заместителя на заседание совета поехал я сам. Ниязов поручил мне выяснить у Ахмедова, на каких условиях тот хотел бы уйти. И заодно он дал мне деликатное поручение: подобрать отель для его собственного отдыха в Турции. Президент пожаловался, что в прошлый раз ему из окна было видно пляж с полуголыми женщинами, и ему это не понравилось.
В итоге с Ахмедовым все сложилось благополучно. Тот заявил, что ему все надоело, жена в Турции не приживается, и если бы ему дали то, что в Советском Союзе называли персональной пенсией республиканского значения, он с радостью отошел бы от дел. На том и порешили. Ахмедов был рад, что его место занял я: он знал, что я, в отличие от многих других, не стану собирать компромат на своего предшественника.
А потом мы со знакомым турком съездили в Анталию и в одном отеле разыскали отдельно стоящую виллу. Обычно там отдыхали турецкие президенты и вице-премьеры. Туда в итоге и поехал Ниязов. Во время своего визита он официально отозвал Ахмедова и поставил на его место меня.
— Кстати, как так получилось, что для всех стран Центральной Азии самым популярным направлением трудовой миграции стала Россия, а для Туркменистана — Турция?
— Так ведь Туркменистан единственный из стран СНГ ввел визовый режим с Россией. И получить визы с самого начала было очень сложно, как, собственно, и сейчас.
— С Турцией визы не ввели. Не хотели?
— Еще как хотели! Ниязов пробивал этот вопрос со всех сторон, присылал замминистра, министра иностранных дел, они вместе со мной ходили в МИД и просили. Но турки упорно отказывались вводить визы для туркмен, которых они считают родственным народом. В конце концов Туркменистан ввел визы для турков в одностороннем порядке. По всем правилам, следовало ожидать, что те в ответ тоже введут визы. Но они на это не пошли...
Так и продолжалось до самого последнего времени, до 2022 года. Только после ввода виз Туркменистан согласился войти в Тюркский совет на правах наблюдателя.
Президент Туркменистана Сапармурад Ниязов и Президент Турции Сулейман Демирель. Давос, Швейцария, 1994 год. Фото: weforum.org
— Говорят, МНБ стало активнее работать: добились и виз, и выдачи Туркменистану множества активистов... Как думаете, это и правда достижение туркменских чекистов?
— Конечно, нет. Я считаю, что это все следствие политики Реджепа Тайипа Эрдогана. Те президенты, что были в Турции до него, были очень демократичными. При них я считал Турцию образцом для всех стран Центральной Азии. Они умудрялись сочетать и новейшие западные принципы, такие как свободные выборы, и традиции региона. В Турции был ислам, но не было фундаментализма. Лидеры страны держали пост ораза, совершали намаз, но не поддерживали никакой радикализм. Они сумели найти золотую середину.
А Эрдоган все это сломал. Он сам близок по духу туркменским лидерам... Вот уже и посты премьера и президента совместил.
— До Эрдогана Турция влияла на Туркменистан, в частности, через туркмено-турецкие школы Фетхуллаха Гюлена...
— Да, но, честно говоря, именно эти школы я не одобрял. Они были насквозь религиозными. Все, кто учились, должны были читать Коран и совершать намаз. Я же против чрезмерного развития этой сферы в Туркменистане.
До 1991 года Туркменистан и Казахстан были наименее религиозными странами в Центральной Азии, и я считаю, что это наше достоинство. У нас никто не читал молитвы, даже мечетей толком не было...
С другой стороны, турецкие школы позволяли хотя бы как-то обеспечить детям нормальное образование на фоне ниязовских реформ. Вся эта деградация происходила на моих глазах. Сначала, когда я приехал в Турцию в 1994 году, их дети были менее образованы, чем туркменские. У нас еще работала советская система, мы были на несколько голов выше. Но затем Ниязов все поменял, в начале нулевых годов в школах отменили многие предметы, вместо них стали изучать Рухнаму...
Так что туркменские семьи в те годы, фактически, выбирали, что будут изучать их дети: Рухнаму в ниязовских школах или Коран в турецких. Но в последних сам по себе уровень образования был выше, так что выбор был очевиден. Это касалось не только туркменских семей, но и национальных меньшинств. Казахи, армяне, русские мыслили так же.
Ну, а самой элитной школой тогда считалась туркмено-российская при посольстве РФ. Сейчас она тоже остается престижной. Сейчас она расширилась, а тогда была маленькой, очень немногим удавалось туда попасть.
— Удивительно, как не религиозная страна смогла создать такой культ личности. Они словно заменили религию поклонением президенту.
— Это точно. И Бердымухаммедов-старший, когда пришел к власти, продолжил путь Ниязова. А его сын пока еще не личность, о нем еще рано говорить как о диктаторе. Но, например, в отношении женщин он переплюнул и отца. То не носи, это не носи, на переднем сидении в машине не сиди, за ручку даже с мужем не ходи... Какое-то средневековье.
— Все это подорвало ваш энтузиазм, возникший после распада СССР?
— Даже не столько это, сколько уровень жизни людей. Как я уже говорил, сначала возникло воодушевление. Но вскоре стало ясно, что обеспечить те же социальные гарантии, что в Союзе, у Ниязова не получается. При СССР люди жили скромно, но все же холодильники не пустовали. И каждому хватало денег, чтобы при случае устроить праздник. А в девяностые мы опрокинулись в нищету.
Будучи послом, я находился в опале и не мог без согласования даже в отпуск приезжать домой. Но все же я старался при любой возможности навестить родной Теджен, где меня ждала семья. Тогда еще были живы и мама, и папа... И вот, как только я приезжал, к нам в гости один за другим шли родственники и жаловались, что сливочного масла давно не видели, а растительное продается лишь черное, как мазут. Они рассказывали такое о своей жизни, что я приходил в ужас.
А уж о том, чтобы туркменка стала проституткой, в советские времена не могло идти и речи. Теперь же это процветает, таких женщин легко найти и в Турции, и в Эмиратах. Они вынуждены идти на это, чтобы прокормить семью.
— 2002 год, когда было инсценировано покушение на Ниязова и разгромлена оппозиция, стал для вас также и годом личной трагедии?
— Много говорить о самих политических событиях я не стану, это тема для отдельного большого разговора. В рамках одного вопроса это не уместить. Но я скажу, как это отразилось на родственниках представителей оппозиции, в том числе на членах моей семьи.
У меня было два взрослых сына, и я перед тем, как уйти в оппозицию, сказал им с семьями переселиться из Туркменистана в Россию. Жена долго оставалась со мной в Турции, но потом тоже переехала. Отца у меня уже не было... Грешно так говорить, но в каком-то смысле к счастью отец умер в 2000 году. Он уже не увидел этого всего.
Кстати, с похоронами вышел скандал. Мне сообщили, что он плохо себя чувствует, и я попросил у главы МИД Бориса Шихмурадова разрешения приехать на родину. Он одобрил командировку, я прибыл в Теджен... Отца я уже не застал, но побывал на похоронах и на поминках на третий и седьмой дни. А Ниязов, узнав об этом, рассердился на Шихмурадова. Он ругался матом, говорил, что министр не имел права по собственному решению отпускать меня даже на похороны отца. Все эти вопросы мог решать только сам глава государства. Шихмурадов оправдывался, что был выходной, он не желал его беспокоить... Но это не помогало, Борису тогда сильно досталось.
Таким образом, к 2002 году в Туркменистане оставались два моих брата, сестра и мама. После «покушения» их уволили с работы, начали травить, знакомые из страха переходили на другую сторону улицы при встрече. У дома моей сестры поставили полицейскую будку, чтобы отслеживать контакты. Мама не выдержала этого и в начале 2003 года умерла. Впоследствии скончались и братья, точных обстоятельств их смерти я не знаю.
А сестра дождалась относительного прекращения опалы при Бердымухаммедове. Она очень хороший педиатр, доктор наук, и вообще врач буквально от бога. Я так говорю не потому, что я ее брат, а по правде... У нас бабушка была знахаркой, может быть, ей передался талант? В общем, даже сейчас, когда она очень пожилой человек и давно на пенсии, к сестре домой порой приводят детей и просят осмотреть.
Племянница, которая остается в Туркменистане, теперь работает. Внук, оставшийся там, окончил институт, женился, у меня родилась правнучка. Все это я знаю по рассказам знакомых: напрямую общаться с родными я не могу, чтобы не навлечь на них беду.
Но главная беда случилась в России... В январе 2005 года там погибли оба моих сына. По официальной версии, это была дорожная авария. Жена была в Вене со мной и должна была прилететь в Москву. Сыновья выехали туда на машине из Нижнего Новгорода, чтобы встретить ее. Младшему еще надо было решить вопросы с бизнесом... И вот, во Владимирской области они разбились.
Мои знакомые в спецслужбах Туркменистана заявили, что это было организованное покушение... Конечно, доказать ничего нельзя. Тут уж каждый думает, как хочет.
Супруга прилетела, побывала на похоронах... После этого состояние ее здоровья сильно пошатнулось. Через полтора года после смерти детей она тоже умерла.
Нурмухаммед Ханамов. Варшава, Польша. 2006 год. Фото: Gundogar.media
— Как же вы все это пережили?
— Трудно было, я был в тяжелейшем состоянии, вполне мог бы сойти с ума или спиться... Но мне немного повезло. В Вене, где я жил, я был знаком с русскоязычными эмигрантами и беженцами из разных стран СНГ. Мы пересекались в магазине, общались... Спустя некоторое время после смерти супруги я встретил женщину, она была из Молдавии, и вскоре на ней женился. У нас родилась дочка, сейчас ей уже 14 лет. То есть, мне удалось создать новую семью.
А туркменским спецслужбам все казалось, что я мало пострадал. Первые годы они организовывали на меня нападения. Мне все становилось известно: я знал суммы, которые за это предлагали, знал, что переговоры велись в Москве, но исполнителей искали с Балкан... А потом на меня сфабриковали дело, согласно которому я якобы воровал деньги, работая в Госснабе и в системе МИД. Они прислали материалы в Австрию, местные силовики долго проверяли информацию...
И буквально пару лет назад Федеральное управление уголовных дел при Министерстве внутренних дел Австрии прислало мне письмо, согласно которому с меня снимаются все обвинения. В нем говорится, что меня обвиняли в получении взяток на сумму 60 тысяч долларов в 1993 году, в хищении 45 тысяч долларов и 500 граммов опиума в 1993 году, в хищении 8,5 миллиона долларов в 2002 году... Но, согласно результатам проверки, продолжавшейся до 2021 года, «не было установлено никаких фактических оснований для дальнейшего преследования», ибо «туркменская сторона не смогла выполнить просьбу о предоставлении доказательств вины обвиняемого».
— А коллеги? В 2002 году Ниязов провел совещание с работниками МИД, которые ужасно ругали вас, Бориса Шихмурадова и других оппозиционеров. Вас называли предателями и монстрами... Вы сталкивались с кем-то из этих людей позднее, они как-то объясняли свои выступления?
— Когда некоторые дипломаты и чиновники начали по цепочке переходить в оппозицию, Ниязов перепугался. Он быстро собрал всех послов, начал совещание с резкой критики, с ругани, чуть ли не с мата... Единственный, кто раскритиковал такое его поведение — это посол в Вашингтоне Меред Оразов. Он, кстати, и сейчас на посту. Оразов сказал, что не стоит всех грести под одну гребенку, и что глава государства не должен публично допускать нецензурные высказывания. Тогда Ниязов прервал совещание и чуть ли не час говорил с Оразовым наедине.
«Поступок Б. Шихмурадова и Н. Ханамова выглядит как чудовищное предательство своего народа. Б. Шихмурадов и Н. Ханамов ушли в никуда и предали Родину. Двум этим отщепенцам предстоит предстать перед судом Родины и речь на этом суде пойдет о делах, которые подробно расписаны в статьях Уголовного кодекса Туркменистана. Не сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Предательство же Родины — это клеймо, с которым Б. Шихмурадов и Н. Ханамов останутся навсегда». Меред Оразов, Чрезвычайный и Полномочный Посол Туркменистана в США (Из выступления на совещании с членами дипломатического корпуса в Министерстве иностранных дел Туркменистана, 18 февраля 2002 года)
А потом мероприятие продолжили. Всех послов и консулов заставили высказать свое мнение о нас. Конечно, требовалось очернить нас от и до. Позднее я общался с одним из участников совещания, послом в Индии Аширом Атаевым. Он рассказал, что ему перед совещанием пришлось трижды переписывать свою речь: она казалась организаторам недостаточно ругательной. Атаев извинялся, говорил, что начали прессовать и его самого, и родных, и друзей... Выдержать это было невозможно.
Это единственный, с кем мне удалось поговорить. Все другие боялись звонить и писать, ну я и сам не навязывался.
Кстати, Ашир Атаев и сам умер в опале. В 2004 году он болел раком и захотел умереть на родной земле. Ему не дали разрешения на въезд в Туркменистан, но он все равно вернулся. В итоге после смерти его тело не хотели выдавать родным. Друзья ночью выкрали тело из больницы, чтобы похоронить.
«Шихмурадов и Ханамов — люди без чести и совести, дешевые предатели и шантажисты. Говорю это как человек, испытавший на себе их подлые приемы с ложью и запугиванием. Еще в конце прошлого года мне в посольство позвонил неизвестный и сказал, что власти Туркменистана собрали компрометирующий меня материал и если я возвращусь на Родину, меня арестуют. Буквально за день перед отъездом в Ашгабат мне позвонил Шихмурадов, а следом за ним — Ханамов, которые "от чистого сердца" предупредили, что не стоит ехать в Туркменистан, где меня ждет арест. Оба настойчиво советовали присоединиться к ним и избежать участи преследуемого. На все их убеждения и доводы я ответил, что лучше быть арестованным на Родине, чем находиться в рядах подобных отщепенцев и предателей своего народа. А Шихмурадов и Ханамов — именно такие типы. Я презираю их и верю в справедливое возмездие за их преступления». Ашир Атаев, Чрезвычайный и Полномочный Посол Туркменистана в Индии (Из выступления на совещании с членами дипломатического корпуса в Министерстве иностранных дел Туркменистана, 18 февраля 2002 года)
— С послами все понятно, но есть еще и простые люди... Мне доводилось слышать от некоторых туркмен, что «в оппозицию ушли чиновники, которые сами проворовались»... То есть, несмотря на все проверки, некоторые туркмены в этом отношении верят правительству.
— Да-да, я знаю. Они считают, что если человек работал госслужащим на высоких постах, то он обязательно проворовался. Но я ведь работал в самом начале после распада Союза. У нас тогда был другой настрой, мы хотели поднять экономику, позволить стране жить и развиваться... Ну, я не знаю, может быть, кто-то и тогда воровал, но лично у меня такого не было.
Когда перешли с советских рублей на манаты, люди достали свои запасы из-под матрасов, стали искать, как это все обменять. А я не метался, потому что у меня ничего не было. Ко мне даже пришел отец и сказал: «Если ты боишься, что ты госслужащий, то давай я обменяю для тебя деньги». Но я ответил, что не притворяюсь, у меня действительно ничего не было. Вот до чего доходило, даже родной отец не верил, что председателю Госснаба нечего обменять...
А ведь Ниязов обожал собирать компромат. Со временем, когда человек переходил красную линию, с помощью полученных сведений от него избавлялись. Но на меня ничего существенного за все годы не набрали, иначе все это было бы представлено в Австрию, когда потребовалось.
— В ваши времена чиновники, в отличие от Курбанкули Бердымухаммедова, не жили в командировках в апартаментах за 45 тысяч долларов за ночь?
— Ну что вы, мы такого и во сне не видали!
— А сам Ниязов?
— Нет, даже у него такого не было. Были в обычных пятизвездочных отелях президентские люксы, но, конечно, не за такую цену. Я это все знаю, потому что сам как посол организовывал его поездки, и через посольство мы все оплачивали.
— То есть, Ниязов не любил деньги? А как же золотые памятники?
— Он любил дорогие подарки, любил драгоценности... Управляющий делами Аппарата президента Александр Жадан рассказывал, что поутру он подолгу стоял перед зеркалом и примерял: какой перстень надеть на какой палец. Но это все же немного не то, что бердымухаммедовские апартаменты.
— Вы хотели президента-сироту, который пожалеет народ, а он вместо этого, как многие недолюбленные дети, увлекся дорогими игрушками?
— Да, он даже напрямую говорил: «В детстве я настрадался, а теперь вам всем будет плохо».
— А Бердымухаммедова вы лично знали?
— Да, я возил его в командировку... Когда Ниязов только назначил его министром здравоохранения, он послал его в Турцию и Израиль, приказав посмотреть, как работает местная медицинская и особенно фармацевтическая промышленность. По Турции я его сопровождать не мог, потому что был занят с вице-премьером. А вот в Израиль мы поехали вместе. Проехались по всем ключевым медучреждениям, по страховым компаниям.
Знаете, честно говоря, ничего особенного я в нем не увидел. Тихий, скромный, адекватный чиновник. Когда потом он пришел к власти и про него стали доходить новости, я удивился... Верно говорят: хочешь узнать истинное лицо человека, дай ему власть.
И в отличие от Ниязова, у него есть сестры, есть племянники, взявшие выгодный бизнес в свои руки...
— Вообще странно, что новым президентом стал министр здравоохранения. Было бы логично, если бы власть захватил министр обороны, или те же Храмов с Жаданом. Но медик...
— Да нет, все вполне логично. В последние годы Ниязов сильно болел. Как министр здравоохранения Бердымухаммедов фактически стал его личным доктором. Сам он стоматолог, но через него подбирали врачей, искали варианты лечения, привозили медиков из Германии. Он был рядом и знал все о президенте.
Когда в 2006 году Ниязов умер, первыми рядом оказались Бердымухаммедов и глава охраны Акмурад Реджепов. И вот тут непонятно... Когда человек болен, нетрудно опоздать с приемом лекарств или дать не то лекарство... Мы никогда не узнаем наверняка, дождался ли личный доктор естественной смерти пациента или «помог» ему. Так или иначе, но через три месяца после прихода к власти второй президент отправил Реджепова в тюрьму, где тот вскоре погиб. Возможно, это тоже о чем-то говорит.
— То есть, фарс 2002 года повторился для Ниязова в виде трагедии.
— Видимо, да. Бердымухаммедов ведь сразу посадил и главу Меджлиса, который должен был исполнять обязанности президента... Так ловко расчистил себе дорогу. Недаром говорят, в тихом омуте черти водятся.
— А власть сыну Бердымухаммедов теперь почему передал? Боится, что ему тоже забудут дать таблетку?
— Возможно... Или он просто захотел снять с себя всю ответственность, связанную с президентской должностью, но в реальности сохранить в руках всю власть. Сейчас Сердару еще очень далеко до самостоятельности. И он не сформируется как президент, пока отец будет вмешиваться в его дела.
Хотя что-то он пытается делать. Вот, например, при Сердаре часто стали проводиться экономические форумы с другими странами, причем не с ближайшими соседями, а с Германией, Великобританией. Может, это принесет какую-то пользу, какой-то обмен опытом.
— Я слышала мнение, что такие форумы не сработают, пока бизнесмен не может без разрешения сверху проконвертировать деньги и свободно выехать за рубеж.
— Да, увы, у туркмен слова расходятся с делами. Это пугает инвесторов, они боятся, когда в стране не работают законы. Тем более что немало дел инвесторов, не дождавшихся своих денег, уже рассматривается в судах.
Нурмухаммед Ханамов
— А у вас лично как сложились отношения с иностранцами, как вам живется в эмиграции?
— Я стараюсь не опускать руки, плотно сотрудничаю с центром ОБСЕ в Вене, принимаю участие в конференциях в Варшаве. В последнее время контактирую с Туркменским Хельсинским фондом, они находятся в контакте с нашими мигрантами в Турции. Мы по Zoom связываемся с молодежью, которая не знает, как себя вести в разных ситуациях. Делимся опытом, подсказываем. Думаю, это все дает свои плоды.
Жаль, что при Эрдогане Турция перестала быть образцом для стран Центральной Азии. В последние год-два там нашим активистам плохо приходится.
Есть у меня и простые друзья-иностранцы. Я рассказываю, что у нас творится на родине, но они и сами не глупые. Интернет сейчас легко выдает информацию о любой стране. Так что все обо всем знают и выражают сочувствие, особенно что-то объяснять мне не приходится.
