Газопровод Туркменистан–Афганистан–Пакистан–Индия (ТАПИ) уже несколько десятилетий остается в подвешенном состоянии. Несмотря на официальные церемонии запуска строительства (например, в 2018 году) и заявления туркменских властей, реальный прогресс минимален. На сегодняшний день за пределами Туркменистана работы фактически так и не начались — все ограничилось лишь церемониальной сваркой отдельных секций трубы. Туркменская сторона неоднократно утверждала о выполнении своей части проекта. В частности, в марте 2024 года глава консорциума TAPI Pipeline Company Ltd. Мухаммедмурад Аманов заявил на бизнес-форуме, что 214-километровый туркменский участок полностью построен и готов к эксплуатации. Однако независимых подтверждений этому как не было, так и нет: государственные СМИ Туркменистана не публикуют фото- или видеоматериалы со стройплощадки, а международные наблюдатели не допускаются к инспектированию. Эксперты отмечают, что еще с момента начала работ в 2015 году не было продемонстрировано убедительных доказательств заметного прогресса, что порождает серьезный скептицизм в отношении осуществимости проекта. Первоначально планировалось запустить ТАПИ к 2020 году, но теперь эти сроки сдвинуты на неопределенный период, и все еще не исключено полное замораживание проекта.
Основные препятствия для ТАПИ остаются прежними: это проблемы безопасности и финансирования. Афганский маршрут трубопровода пролегает через территории с исторически высокой активностью вооруженных группировок, что требует гарантий безопасности. Талибан после прихода к власти в 2021 году заявил о полной поддержке проекта и обещании выделить до 30 000 бойцов для охраны трубопровода. Тем не менее, даже относительная стабилизация обстановки не решила вопросов финансирования: частные инвесторы и международные банки по-прежнему избегают вкладываться в столь рискованный проект. Эксперты указывают, что при нынешних условиях ТАПИ потребует не менее $10–14 млрд на строительство магистрали плюс сопоставимые суммы на развитие газодобывающей базы — итого речь может идти о $30–40 млрд. Отсутствие прозрачности и санкционный статус нового афганского правительства лишь усложнили привлечение средств: с приходом талибов Афганистан оказался под жесткими санкциями США, и это стало новым «стоп-фактором» для проекта. Как отметил бывший посол США в Туркменистане Стивен Манн, санкции против руководства талибов вводят «новый фактор непреодолимого характера», делающий участие западных компаний в ТАПИ практически невозможным. Таким образом, даже при улучшении ситуации с безопасностью финансовая неустойчивость ТАПИ остается краеугольным камнем: международные нефтегазовые компании и банки избегают проект, опасаясь юридических и репутационных рисков, связанных с транзитом через нестабильный Афганистан под санкциями.
Оценка Азиатского банка развития: социальные и институциональные риски ТАПИ
В июне 2020 года Азиатский банк развития (АБР), принимающий участие в разработке ТАПИ, опубликовал аналитический документ, содержащий оценку потенциального влияния проекта на борьбу с бедностью в странах-участницах, а также анализ прочих социальных проблем, которые будущий газопровод либо поможет решить, либо, наоборот, усугубит. АБР изначально рассматривал проект ТАПИ как часть перспективной стратегии региональной интеграции и диверсификации экспорта газа Туркменистана, однако в опубликованном документе читается весьма сдержанная оценка — Банк явно осознаёт масштаб социальных, институциональных и инфраструктурных рисков, сопутствующих проекту.
Завышенные ожидания экономического эффекта: В анализе указывается, что ТАПИ должен «увеличить экспорт газа из Туркменистана и способствовать росту ВВП и доходов государства». Но при этом нигде не показано, какие объёмы поставок и какие сроки рассматриваются как реалистичные. Фактически речь идёт о декларативной выгоде без конкретной модели окупаемости. Даже в 2020 году АБР относил проект к категории высокорисковых, предполагая необходимость гарантийных инструментов (Partial Credit Guarantee), а это ничто иное, как признак сомнений в его финансовой устойчивости.
Проблема социальной безопасности и переселений: АБР оценил, что прокладка первой фазы потребует изъятия более 6 680 га земли и затронет около 7 730 человек вдоль коридора шириной 38 м, из них более 6 000 в Пакистане и 1 400 в Афганистане. Это уже относит проект к категории «А» по критерию «Вынужденные переселения» — то есть требуется полноценный план переселения людей и восстановления их средств к существованию, что серьёзно увеличивает затраты и сроки. Отдельно подчёркивается, что необходимо предотвратить рост уязвимости бедных домохозяйств и особенно женщин, которые могут пострадать из-за потери сельскохозяйственных земель и доходов с них.
Гендерные и демографические уязвимости: Банк отмечает крайне низкое участие женщин в энергетическом секторе и указывает, что инфраструктурные работы могут усилить гендерное неравенство, если не принять специальных мер — например, по трудоустройству женщин на строительстве и в смежных сервисах. Также АБР фиксирует риски распространения ВИЧ/СПИДа и торговли людьми в зонах строительства из-за притока рабочей силы.
Институциональная непрозрачность: Хотя документ АБР формально поддерживает цели ТАПИ, он обходится без оценки управленческих механизмов. Отсутствие прозрачных данных по Туркменистану и Афганистану отмечено прямо: «дефицит информации по ключевым индикаторам». Для международных финансовых институтов это сигнал, что проекту не хватает базовой статистической и нормативной базы для полноценной верификации социально-экономического эффекта.
Логистика и безопасность: АБР признаёт, что Афганистан остаётся страной с «ограниченным доступом к инфраструктуре, высоким уровнем бедности и неустойчивыми институтами». Следовательно, даже при условии технической готовности трубопровода доставка и защита объекта остаются под вопросом.
В итоге Азиатский банк развития фиксирует не столько готовность проекта, сколько необходимость проведения дополнительной технической, социальной и финансовой экспертизы (TRTA — Transaction Technical Assistance). Формулировки отчёта — осторожные, но по сути отражают сомнение Банка в возможности реализовать проект без значительных внешних гарантий и масштабной работы по смягчению социальных последствий. Это подчёркивает, что в 2020 году эксперты и аналитики видели ТАПИ не как «строящийся» объект, а как потенциальный и крайне сложный проект, требующий долгосрочной подготовки. В то же самое время Туркменистан уже рапортовал о якобы завершении строительства линейной части участка трубопровода от газового месторождения «Галкыныш» до афганской грганицы в районе Серхетабада.
Позиция Индии: нерешительность и ценовые споры
Индия — один из ключевых предполагаемых покупателей туркменского газа, заняла весьма осторожную позицию относительно ТАПИ. На словах Нью-Дели поддерживает проект, однако практических шагов навстречу его реализации не делает. Одной из главных причин является стоимость газа и коммерческие условия. Изначально согласованная цена туркменского газа оказалась недостаточно привлекательной для индийской стороны. По данным пакистанской прессы, уже в 2019–2020 годах и Пакистан, и Индия потребовали пересмотреть ценовые условия контракта, поскольку цена газа по ТАПИ на 5–10% превышала стоимость СПГ, импортируемого из Катара и других стран. В январе 2020 года индийское правительство действительно обратилось к Туркменистану с официальным запросом о пересмотре формулы цены в сторону снижения. В Нью-Дели дали понять: если трубопроводный газ не будет значительно дешевле сжиженного, то проект теряет экономический смысл, учитывая, что СПГ обеспечивает большую гибкость поставок, чем привязанный к фиксированному маршруту трубопровод. Индийские официальные лица не хотят повторения ситуации с долгосрочными контрактами на дорогой катарский СПГ, от которого страна недавно понесла убытки из-за падения мировых цен. Таким образом, Индия намерена воспользоваться изобилием предложений на мировом рынке газа, чтобы выторговать более выгодную цену или вовсе переключиться на другие источники топлива.
Помимо цены, Индия озабочена геополитическими рисками маршрута. Трубопровод должен пройти через территорию Пакистана, с которым у Индии давний конфликт. В Дели опасаются, что Исламабад сможет использовать ТАПИ в качестве рычага давления — например, перекрыть вентиль в период обострения отношений. Такая уязвимость неприемлема для Индии, учитывая хрупкость двусторонних отношений. Более того, после установления режима талибов контакты Индии с новым Кабулом практически отсутствуют, что лишь усиливает неопределенность (некоторые аналитики и вовсе полагают, что в текущих условиях Индия фактически вышла из проекта, по крайней мере не проявляет в нем активного участия).
В стратегическом плане Индия стремится диверсифицировать свою энергетику и снизить зависимость от импорта ископаемого топлива. Правительство делает ставку на развитие возобновляемых источников энергии и увеличение доли природного газа в энергобалансе за счет СПГ. Согласно Энергетической стратегии Индии, к 2030 году страна планирует достичь 500 ГВт мощностей ВИЭ и к 2070 году выйти на углеродную нейтральность. В этом контексте потребность в новом трубопроводном газе оценивается индийскими экспертами скептически. Как отмечается в аналитических обзорах, с каждым новым заявлением индийского руководства о переходе на зеленую энергию или наращивании импорта СПГ актуальность ТАПИ для Индии уменьшается. Действительно, в последние годы Дели активно увеличивал закупки сжиженного природного газа на спотовом рынке, пользуясь избыточным предложением и низкими ценами на глобальном рынке (например, после 2020 года цены на СПГ упали до ~$4–6 за MMBtu). Также Индия изучает альтернативные проекты трубопроводов — например, маршрут из Ирана и Омана (по дну Аравийского моря) — хотя их реализация тормозится политическими и техническими сложностями. В совокупности все эти факторы делают позицию Индии в отношении ТАПИ неопределенной и скорее пассивной. Индийская сторона не раз давала понять, что вернется к активному участию в проекте лишь при условии улучшения политического климата и существенной выгоды в цене на газ.
Позиция Пакистана: СПГ — простор против трубопроводных обещаний
Пакистан традиционно рассматривается как один из основных бенефициаров ТАПИ, учитывая хронический дефицит газа в стране. Однако за последние годы взгляд Исламабада на проект претерпел изменения. Уже к 2020 году пакистанское правительство пришло к выводу, что изначальные условия ТАПИ для него невыгодны. В январе 2020-го Экономический координационный комитет (ECC) правительства Пакистана официально заявил, что текущая формула цены туркменского газа для Пакистана «коммерчески нецелесообразна», поскольку стоимость оказалась выше, чем по контрактам на СПГ из Катара. Специальный помощник премьер-министра по нефтегазовым вопросам Надим Бабар тогда подчеркнул: если газ по трубопроводу не будет существенно дешевле привозного СПГ, «нет стимула его закупать». Вслед за этим Пакистан, по аналогии с Индией, добился открытия переговоров с Туркменистаном о пересмотре цены и создал специальный комитет для ее снижения. Туркменская сторона, согласно заявлениям, согласилась обсудить новые ценовые параметры, признав необходимость сделать топливо более конкурентоспособным.
Помимо ценового фактора, Пакистан крайне осторожно относится к транзитным рискам афганского участка. Еще в 2021 году, до прихода талибов, Исламабад открыто заявлял, что не собирается брать на себя риски транзита через охваченный войной Афганистан и будет готов покупать туркменский газ лишь после того, как он благополучно пересечет афганско-пакистанскую границу. Иными словами, Пакистан не желает финансировать строительство и охрану газопровода на афганской территории, перекладывая эту задачу на Туркменистан и международные структуры. Такая позиция объяснима — внутренние проблемы с безопасностью и финансами заставляют Пакистан стремиться минимизировать собственные обязательства по проекту.
В последние пару лет Пакистан и вовсе оказался в ситуации избытка газа на внутреннем рынке в определенные периоды. За счет ввода в строй СПГ-терминалов и долгосрочных контрактов с Катаром страна смогла покрыть значительную часть спроса. Более того, экономический кризис снизил промышленное потребление, временно образовав излишки импортированного СПГ. В 2025 году авторитетная консалтинговая компания Wood Mackenzie рекомендовала Пакистану отложить реализацию ТАПИ минимум до 2031 года, обосновывая это внутренним профицитом газа и связанными с этим финансовыми рисками. Эта рекомендация вызвала в Исламабаде срочные совещания: как сообщалось, чиновники Министерства энергетики начали всерьез обсуждать сценарий заморозки или даже полного выхода из многомиллиардного проекта ТАПИ.
Особое значение для Пакистана имеет участие Индии. Если Индия не присоединится, ТАПИ превратится в проект «ТАП» (без «Индии»), и экономическая целесообразность для Пакистана исчезнет. Высокопоставленные пакистанские источники в конце 2024 года охарактеризовали интерес Индии как «крайне вялый» и признали, что без индийского рынка проект для них не имеет смысла. Дело не только в упущенной выгоде от экспорта — Пакистан также лишится транзитных платежей. Оценки показывают, что в случае отсутствия Индии страна потеряет порядка $700–800 млн ежегодно в виде недополученной платы за транзит, которые платил бы Дели. При этом Пакистану все равно пришлось бы платить Афганистану около $500 млн в год за транзит через его территорию, взяв на себя весь объем закупок газа. Расчеты пакистанских экспертов показывают, что при базовой цене туркменского газа ~$7,5 за миллион BTU суммарная стоимость доставки до Пакистана превысит цену импортного СПГ, то есть проект стал бы убыточным. Именно поэтому, как пишут местные СМИ, «без участия Нью-Дели газопровод ТАПИ превращается для Пакистана в экономически нежизнеспособный».
Стоит отметить, что официально Исламабад пока не объявил о выходе из проекта. В начале 2023 года и Пакистан, и Туркменистан формально подтвердили приверженность ТАПИ, назвав его «прорывной инициативой» для регионального развития. Периодически возобновляются переговоры — так, в 2023 году состоялись встречи представителей Туркменистана и Пакистана, где вновь обсуждалось финансирование и график работ. Однако далее деклараций дело не продвинулось. Как отмечает эксперт по странам Центральной Азии, журналист Брюс Панньер, каждое новое объявление о «скорой прокладке» газопровода уже встречается с иронией, поскольку подобные заявления делались неоднократно. Пакистан, в частности, сообщал о старте строительства на своей территории несколько раз, но реальных строительных работ не начиналось вовсе — за исключением символической сварки нескольких труб в присутствии прессы. На практике проект продолжает буксовать, а пакистанское руководство параллельно делает ставку на расширение импортных поставок СПГ и развитие собственной добычи, откладывая рискованные транзитные проекты до лучших времен.
Геополитические факторы и влияние войны в Украине
Помимо экономических и технических проблем, на судьбу ТАПИ значительно влияют геополитические изменения, особенно в последние несколько лет. Полномасштабная война в Украине (2022) и последующий энергетический кризис в Европе перекроили мировые газовые потоки. Европейский Союз практически отказался от российского трубопроводного газа, вынудив Москву срочно искать новые рынки сбыта на Востоке. В этих условиях взоры России обратились на Южную Азию: и Индия, и Пакистан рассматриваются ею как перспективные потребители. Не случайно Россия внезапно проявила интерес и к самому проекту ТАПИ, который долгие годы считался альтернативой российским поставкам. В январе 2023 года спецпредставитель РФ Замир Кабулов посетил Кабул и выразил поддержку возобновлению строительства газопровода, заявив, что при улучшении ситуации с безопасностью российские компании могли бы подключиться к реализации ТАПИ. О готовности России рассмотреть участие в консорциуме открыто говорил и министр энергетики Николай Шульгинов — по его словам, если «некоторые вопросы безопасности» будут решены, Москва всерьез изучит возможность присоединиться к проекту.
Для Кремля ТАПИ интересен не столько с коммерческой, сколько с политической точки зрения. Российские аналитики видят в нем инструмент укрепления влияния в Центральной и Южной Азии: газопровод фактически связывает две регионы, открывая для России путь к индийскому океану через энергетическое сотрудничество. Как отмечалось в заявлениях МИД РФ, интеграция энергетической инфраструктуры Центральной и Южной Азии выглядит «очень перспективной» — еще в июле 2021 года министр иностранных дел РФ Сергей Лавров прямо указывал на заинтересованность Москвы в участии в новых газотранспортных коридорах, включая ТАПИ. Теперь же, когда западные рынки для российского газа закрыты, этот проект вписывается в концепцию «большого Евразийского партнерства», продвигаемую Россией. Западные санкции лишь подстегнули этот интерес: потеряв Европу, Россия стремится усилить стратегический альянс с энергобогатым Туркменистаном. Москва предлагает Ашхабаду свое участие — от вложений в строительство до возможной поставки российского газа по данному маршруту. В теории Туркменистан мог бы стать транзитным хабом для перекачки части российского газа далее в Южную Азию, диверсифицируя экспортные маршруты обеих стран.
Важно подчеркнуть, что позиция самого Туркменистана после 2022 года тоже эволюционировала под влиянием геополитики. Если раньше Ашхабад старался балансировать между разными направлениями экспорта (Китай, Иран, потенциально Европа через Каспий), то теперь наблюдается явный крен в сторону России. По оценке эксперта Chatham House Анетт Бор, Туркменистан сейчас фактически встает на сторону Москвы, отказываясь от возможностей поставлять газ на Запад, и «движется навстречу своим авторитарным союзникам — России и Ирану». Действительно, на фоне усилий Европы найти альтернативные российскому газу источники (например, идеи Транскаспийского газопровода до Азербайджана и дальше в ЕС), Ашхабад занял выжидательную позицию и не демонстрирует энтузиазма в этом направлении. Вероятно, Туркменистан опасается раздражать Кремль попытками прорваться на европейский рынок. Вместо этого туркменские власти удвоили усилия по продвижению южного маршрута (ТАПИ), который не конкурирует напрямую с российскими поставками в Европу и даже получил негласное одобрение Москвы. Такой геополитический расклад, с одной стороны, обеспечил проекту ТАПИ своего рода «защиту» от возможного противодействия России, но, с другой, еще больше отдалил перспективу участия в нем западных инвесторов.
Влияние войны в Украине отразилось и на позициях стран-участниц ТАПИ. Индия, оказавшись под давлением западных партнеров относительно торговли с Россией, тем не менее существенно увеличила закупки российской нефти со скидками, экономя миллиарды долларов. В области газа Индия также рассматривает расширение импорта российского сжиженного природного газа (например, есть планы роста поставок РФ на индийский рынок СПГ). Дешевые углеводороды из России снижают для Индии привлекательность дальних и дорогих проектов вроде ТАПИ — по крайней мере в краткосрочной перспективе. Пакистан же, испытывающий острый экономический кризис, в 2022–2023 годах вел переговоры с Россией об импорте нефти и газа (вплоть до обсуждения оплаты в рублях). В начале 2023 года Исламабад получил первую партию российской нефти, а также заинтересовался возможностью закупать сжиженный газ у «Газпрома» на льготных условиях. Если эти альтернативные поставки закрепятся, потребность Пакистана в туркменском газе через Афганистан станет еще менее определенной.
Наконец, нельзя не упомянуть влияние смены власти в Афганистане на перспективы проекта. С одной стороны, талибы заинтересованы в ТАПИ: транзитные сборы (по разным оценкам, от $500 млн до $1 млрд в год) могли бы составлять значительную часть бюджета Афганистана. Они публично гарантируют безопасность трубопровода и даже выкупают землю вдоль маршрута для его строительства. С другой стороны, международная изоляция правительства талибов и отсутствие признания затрудняют привлечение капитала. Ни Всемирный банк, ни Азиатский банк развития в нынешних условиях не могут финансировать афганские проекты. Частные же компании опасаются санкций и репутационных потерь. В результате, хотя формально строительство афганского участка было возобновлено осенью 2024 года, это мало изменило общую картину. Без существенных внешних инвестиций Туркменистану практически неподъемно в одиночку финансировать весь проект (Ашхабад несет 85% затрат через госкомпанию «Туркменгаз»). Более того, конкуренцию ТАПИ составляет проект Иран–Пакистан (–Индия): Тегеран уже построил свой отрезок до пакистанской границы, и если санкционное давление на Иран ослабнет, Исламабад может повернуться к этому маршруту как более короткому и менее опасному. Пока что иранско-пакистанский трубопровод заморожен из-за санкций США, но Пакистан периодически возвращается к этой идее, стремясь обезопасить себя дешевым и близким газом из Ирана.
Подводя итог, в 2020–2025 годах проект ТАПИ столкнулся и продолжает сталкивается с целым комплексом сомнений. Заявленная готовность туркменского участка не подтверждается независимыми данными, а строительство в Афганистане и Пакистане фактически не начато. Индия не спешит вкладываться, настаивая на пересмотре цены и опасаясь за свою энергобезопасность. Пакистан, хотя и нуждается в газе, все больше склоняется к импорту СПГ и даже рассматривает выход из проекта без участия Индии. Геополитическая ситуация добавила новых переменных: Россия теперь скорее союзник Туркменистана в продвижении ТАПИ, но одновременно предлагает свои энергоносители Индии и Пакистану, уменьшая их интерес к туркменскому газу. А международные санкции и изоляция Афганистана затрудняют финансирование строительства. Все это заставляет экспертов говорить о ТАПИ скорее как о «трубопроводе-мечте» или политическом символе, чем о скором реальном проекте. Пока не произойдут кардинальные сдвиги — либо в виде улучшения отношений в регионе, либо появления готовых инвестировать крупных игроков (например, Китая, который мог бы не обращать внимания на санкции) — перспективы ТАПИ остаются неопределенными. На данном этапе более вероятно дальнейшее оттягивание сроков и пересмотр условий, нежели скорое воплощение этого амбициозного замысла.
Обзор подготовлен на основе материалов СМИ и экспертных комментариев за 2020–2025 годы, включая публикации Dawn (Пакистан), bne IntelliNews (Европа), Eurasian Research Institute (Казахстан), Jamestown Foundation (США), Atlantic Council (США), Times of India (Индия), Pipeline Technology Journal (Германия), Turkmen.news, Радио Азатлык, Рейтер и других.
